Вопросы Александровской эпохи и философские самозванцы:

кружок Веневитинова и «Общество любомудрия» 

 

         Руси – Московии – России X–XVIII веков было не до вопросов к себе. Наперекор иноземным агрессиям, бунтам и смутам ковалось деспотическое государство, обращаясь взглядом то на Восток, то на Запад в поисках собственных формообразующих принципов. Окончательный выбор сделал Петр, и весь XVIII век Россия обучалась у Европы внешним формам жизнеустройства при неясном, но глубинном внутреннем отличии от нее.

     После смерти Екатерины Великой (1796) ее нелюбимый сын Павел I, масон и командор Мальтийского ордена, искореняя «русофильство» как ненавистное материнское наследие, по-прусски «кругом марш», пытается окончательно развернуть Россию в сторону Европы.

        Великая французская революция, впрямую не повлиявшая на русскую жизнь, втягивает Россию в различные антифранцузские, а позже в антинаполеоновские коалиции. Западные соседи, Австрия и Пруссия, используют полуварварскую Россию как поставщика «пушечного мяса».

         Итальянский поход Суворова (1799) и первые войны с Наполеоном открывают Европе и самой России мощь ее армий, способных решать не только «восточный вопрос» в бесчисленных русско-турецких войнах, но и влиять на судьбы Европы.

      Попытка австро-германской дипломатии прикрыть собственную слабость перед Наполеоном русскими штыками оборачивается  Тильзитским миром (1807), по условиям которого Александр и Наполеон «по-братски» делят Европу.

    Взятие русской армией Парижа (1814) делает Александра Первого европейским триумфатором, чем завершается вхождение России в Европу.

         Как медведь в берлоге, Россия окончательно переворачивается на другой бок – от своего темного татаро-византийского прошлого к вдруг ставшему желанным европейскому будущему, которое, по новой официальной истории Н. Карамзина, должно стать не грубым вламыванием в «чужой дом», а напоминанием о том, что киевско-новгородская Русь создавалась двумя могучими европейскими народами – славянами и викингами – и  была законной частью Европы, «потерявшейся» в восточных лесах в период татаро-монгольского нашествия и, со времен Петра, пытающейся вернуться в свое европейское лоно.

​

         Александровская эпоха становится переломной не только в национальной истории, но и в национальном сознании. Она начинается с цареубийства (1801)  и дворцового переворота, которые всегда пробуждали в русском народе темные, разрушительные силы, что грозило наступлением очередного «смутного времени» – глубоко внутреннего, присущего лишь России явления. Однако на этот раз потенция социального взрыва и новой пугачевщины совпала с наполеоновским нашествием, и Россия на короткий исторический миг обрела паллиативные черты «гражданского общества», когда свобода личности и бремя долга находятся во взаимосогласии.

        Этого исторического момента оказалось достаточно, чтобы наряду с сохраненной благодаря Отечественной войне государственной жизнью возникла жизнь общественная, с литературно-публицистическим многоголосьем и даже направлениями мысли. Центры национального сознания переместились от царского двора и казенных учреждений в многолюдные и говорливые светские гостиные. Общественная мысль оказалась в окружении разного рода идейных «зеркал», и Россия, впервые за свою историю, получила возможность и даже встала перед необходимостью посмотреть на свое отражение.

     Победа над Наполеоном не только уравняла Россию с европейскими народами – она же вселила растерянность в умы русских людей. Близкое знакомство с устройством европейской жизни оказалось шокирующим, впервые по-настоящему обнажив инаковость России, и не только в сфере государственного и общественного устройства, но в чем-то другом, более важном для жаждущего братства со всей Европой русского просвещенного ума.

Необходимо было срочно ответить на вопросы:

 

           1.   Что есть Россия перед лицом Европы и даже человечества?

 

           2. Каково ее место в исторической общности народов?

​

           3. Почему, при внешней схожести, мы так несхожи с Западом по внутренней сути?

​

         Казалось, что сама российская действительность нуждается в новых обоснованиях, которые, осветив все ее загадки и тайны, дали бы энергию для нового развития. К тому же передовая часть общества была убеждена, что государству необходима «подсказка», чтобы вслед военному торжеству на полях Европы явилось торжество национального духа. Россию нужно было громогласно об’-явить и об’-яснить. И предстояло это сделать впервые, на сломе эпох, когда давно ушли в прошлое легендарные Пимены, выказывающие сокровенные тайны русской жизни дерзким самозванцам.

 

       В Европе начала XIX века философия, получившая сильнейший импульс от Канта, стараниями немецких философов Фихте, Шеллинга и Гегеля достигает вершины своего авторитета. Немецкая философско-академическая школа (классической ее признают позже) не только объявила себя наукой, но и стала едва ли не ведущей учебной дисциплиной. Философские факультеты европейских университетов становятся самыми многолюдными, философия – профессией, а философы по популярности соперничают с оперными дивами.

      Появление глобальных философских систем с установленными «всеобщими» законами развития происходит, в том числе, и в результате встречи Европы с Россией – еще вчера огромным снежным пятном на географической карте, а ныне европейским триумфатором. Шеллинг и особенно Гегель активно пытались осмыслить Россию в контексте ее историчности, т. е. закономерности вмешательства России в течение мировой истории и в борьбу ведущих европейских держав. Со своей стороны, Россия, «проспавшая» Спинозу, Декарта, Лейбница и Канта, принимает, наконец, новейшие европейские идеи всеобщих (универсальных) оснований бытия, истории и человека.

      Первооткрывателем немецкой философии для России стал профессор физики, минералогии и сельского хозяйства Московского университета М. Г. Павлов, решивший внеурочно знакомить студентов с «философией природы» Ф. Шеллинга /1/.  Желание ученого-естественника и поклонника новой германской философии повернуть студентов лицом к природе и привить им зачатки философского мышления вполне объяснимо, но менее всего чудаковатый профессор мог предполагать, что тем самым он станет Пименом для русских философских самозванцев: не тех, кто сам себя назвал, как Гришка Отрепьев, а кто сам себя позвал - что его слушатели обратят полученные ими философские познания непосредственно к природе российской действительности.

          Под влиянием факультатива Павлова на квартире поэта Дмитрия Веневитинова традиционные студенческие ночные бдения с вином и картами превратились в «шеллингианские таинства» с узким кругом участников, среди которых отметим Владимира Одоевского и Ивана Киреевского.

      Ознакомившись с открытием  Шеллинга, что Бог и Природа внеположены друг другу и существуют в параллельных «рядах», и что идеальное божественное бытие едино для всех и абсолютно истинно, а реальное историческое бытие относительно, но стремиться к истинному через самопознание, веневитиновцы немедленно обнаружили в этом разгадку всех вопросов русской жизни:

 

                - раз «в Боге» все элементы, из которых состоит мир, равны, значит,  и Россия наравне с другими народами и странами входит в общий состав божественного замысла и мирового единства.

                 - поскольку же историческое бытие стран и народов относительно, значит в природе любой действительности может произойти ошибка, приводящая к сбою, к сходу с абсолютного (единственно истинного) исторического пути, что для России и стало причиной ее странных дисбалансов, отсталости в просвещении и науках и очевидной (об этом – шепотом) несправедливости социального устройства.

 

         Обратив затем взгляд к истории Отечества, веневитиновцы тотчас увидели переломный момент российской истории в принудительных реформах Петра и определили их как точку схождения России с начертанного ей исторического пути. Результатом этого стало ложное национальное самопознание XVIII века, в течение которого Россия вместо себя познавала Европу!!!

 

          Из этого вывода последовала известная «дилемма Веневитинова»:

 

        «Либо надо признать, что путь самопознания для России не писан, либо определить способы возвращения России с ложного пути на подлинную дорогу самопознания!»

​

     Однако взаимоисключение, которое всегда содержит в себе дилемма, у Веневитинова имело одну особенность. Первая ее часть имеет законченное отрицательное значение, а вторая задает направление в сторону положительного разрешения вопроса. Бесстрастная философия обязана хотя бы задержаться на теоретической возможности того, что «путь самопознания для России не писан». Но теория ложного пути России имела в основании не познавательную отвлеченность, а сразу же национальную задачу, поэтому безоговорочно избирался второй вывод, уже звучавший как руководство к действию:

 

           необходимо вернуть Россию с ложного пути на подлинную историческую дорогу!

 

       Для поисков «подлинной дороги» России несколько бывших участников студенческого кружка уже после выхода из университета решают продолжить таинства и в 1823 году объединяются в негласное «Общество любомудрия», теперь под председательством Владимира Одоевского.

         Перебирая все существенные отличия исторической жизни России от Европы, способные стать основанием для  истинного национального самопознания  любомудры неожиданно для самих себя сходятся на том, что единственной по-настоящему отличительной чертой России может считаться присущее ей ортодоксальное христианское вероисповедание в исторической форме русского православия /2/.

     За неимением других "положительных оснований", молодые аристократы все же проявили интерес к национальной религии русского народа. Этот интерес многократно усилился, когда при элементарном сравнении с историей христианства на Западе для них открылся поразительный факт, что в России в отличие от Европы никогда не существовало религиозных разногласий и тем более религиозных войн, что «вера отцов» никогда не подвергалась сомнению, не взрывалась изнутри отступничеством и еретичеством. Из этого открытия любомудры делают неопределенный в сути, но положительный в чувстве вывод:

 

       Россия представляет собой особое духовное пространство, несущее в своей скрытой глубине свойства идеальности.

 

        Ни о какой «ошибке» и «сходе с исторического пути» больше не было речи, когда  они обнаруживают в судьбе человечества событие, в котором, по их убеждению, на одно историческое мгновение просияла идеальная сущность мироздания. Любомудры ставят на обсуждение схизму – разрыв между Константинопольской и Римской церквями и разделение христианства в XI веке на западную и восточную ветвь. Они задаются вопросом, было ли это событие отрицательным результатом человеческого своеволия, поскольку происходило в череде реальных мировых потрясений, или раскол христианской церкви находился в сфере положительного развития, т. е. нес в себе воздействие сверхличностного (божественного) начала с предустановленной целью сохранения христианской истины?

           К восторгу любомудров, из их умозаключений вытекало, что:

​

          -   это не Россия пошла по ложному пути, а вся человеческая история продолжает двигаться вне Божественной идеи, и ее движение отрицательно и ложно!

          -  со времени Петра в этот поток оказалась вовлечена и Россия, но, благодаря сохраненному православию, Россия осталась единственной в мире реальностью, не выпавшей из Божественной истины!!

          - многообразные отличия России от европейского устройства жизни и есть показатель ее духовного преимущества перед другими народами!!!

   

          Но глубже исследовать эту особую духовную сущность России любомудры не успели. В 1825 году внезапно умирает Александр I. Неожиданное восстание 14 декабря офицеров гвардии было подавлено взошедшим на трон Николаем с педантичной суровостью и последующим детальным расследованием, в связи с чем глава любомудров В. Одоевский почел за благо срочно сжечь все письменные свидетельства сделанных открытий, а само «Общество» распустить.