СОЗНАНИЕ И ДУХОВНОСТЬ. Антитеза.

Борьбу с «природностью» в человеке можно проследить чуть ли не с Древнего Египта, когда впервые формируется понятие для высшего состояния сознания – «дух», «духовность». За века приоритет «духовности» только возрастал, хотя до поры дух и противопоставляли разуму: религиозное сознание отказывалось признавать, что все высшее сосредоточено только в мышлении. Поэтому из трех зачинателей философии Нового времени: Декарта, Спинозы и Лейбница – больше всех досталось «рацио» Декарта за то, что он не нашел в человеке особого места для «духа». Зато «монада» Лейбница представляла человека сплошным духом - частью духа Божьего, а Спиноза вообще одухотворял всякую материю.

Быть в «духе» - значит чувствовать присутствие в себе и в мире высших проявлений бытия или даже сверхбытия, если представлять бытие как просто существование.

Духовность это воздействие на сознание Бессознательного в нас. Если человеку дано устройством его мышления улавливать сигналы, посылаемые бессознательным – он «в духе». Эту способность можно в себе развивать. Но человек может и не услышать или полностью заглушить в себе этот «зов», отдавшись подсознательным инстинктам. Тогда его мышление издает лишь злобное шипение – это «подпольный человек» Достоевского.

Голос из «подполья»:

Вы хвалитесь сознанием, но вы только колеблетесь, потому что хоть ум у вас и работает, но сердце ваше развратом помрачено, а без чистого сердца — полного, правильного сознания не будет. И сколько в вас назойливости, как вы напрашиваетесь, как вы кривляетесь! Ложь, ложь и ложь! Я убежден, что не только очень много сознания, но даже и всякое сознание болезнь. А главное, что все это происходит по нормальным и основным законам усиленного сознания и по инерции, прямо вытекающей из этих законов. Выходит, например, вследствие усиленного сознания: прав, что подлец, как будто это подлецу утешение, коль он уже сам ощущает, что он действительно подлец. И я тем более убежден, что если, например, взять антитез нормального человека, то есть человека усиленно сознающего, вышедшего, конечно, не из лона природы, а из реторты, то этот ретортный человек до того иногда пасует перед своим антитезом, что сам себя, со всем своим усиленным сознанием, добросовестно считает за мышь, а не за человека. Пусть это и усиленно сознающая мышь, но все-таки мышь. Разве сознающий человек может сколько-нибудь себя уважать? Ведь прямой, законный, непосредственный плод сознания — это инерция, то есть сознательное сложа-руки-сиденье. А все непосредственные люди потому и деятельны, что они тупы и ограничены. Как это объяснить? А вот как: они вследствие своей ограниченности ближайшие и второстепенные причины за первоначальные принимают, таким образом скорее и легче других убеждаются, что непреложное основание своему делу нашли, ну и успокаиваются; а ведь это главное. Ведь чтоб начать действовать, нужно быть совершенно успокоенным предварительно, и чтоб сомнений уж никаких не оставалось. А где у меня первоначальные причины, на которые я упрусь, где основания? Откуда я их возьму? Я упражняюсь в мышлении, а следовательно, у меня всякая первоначальная причина тотчас же тащит за собою другую, еще первоначальнее, и так далее в бесконечность. Такова именно сущность всякого сознания и мышления…